В Устюжне нашли уникальное письмо из блокадного Ленинграда

Недавно в дар Устюженскому краеведческому музею были переданы уникальные архивные документы и важные ценные предметы, которые ранее принадлежали представительнице старинного дворянского рода и известному в Устюжне преподавателю музыки Наталье Томиловской. Разбиряя документы, сотрудники музея обнаружили письмо из блокадного Ленинграда, описывающее ужасы военного времени.

Из окруженного немцами Ленинграда в Устюжну его отправила весной 1942 года Анна Алексеевна Орловская. В начале ХХ века она преподавала в Устюженской женской гимназии, а затем в советских школах города. Переехав жить в Ленинград, женщина не утратила связи с малой родиной, со своими коллегами-педагогами Устюжны.

Как сообщили сотрудники музея информационному агентству «Вологда Регион», для них эта находка чрезвычайно важна, поскольку в фонде музея не было ранее ни одного подлинного письма из блокадного города. И хотя оно отмечено штампом «Просмотрено военной цензурой», цензоры не вымарали в тексте места с описанием ужасов первой блокадной зимы, а также не тронули строку с явным отголоском недовольства старой учительницы властями города на Неве, которых она непочтительно именует «головками». Судьба Анны Орловской неизвестна. В списках погибших в блокадном Ленинграде ее нет. Наталья Томиловская умерла в Устюжне в 1967 году.

Предлагаем и вам почитать это письмо и окунуться с головой во времена всех ужасов войны. 

Дорогая Наталья Михайловна!

Живы ли Вы? Я пока жива, но, наверно, это письмо будет последнее. Вы не можете себе представить, что мы все в Ленинграде представляем из себя. Живые мертвецы, едва двигающиеся… Я только молю Бога, чтобы поскорее умереть, на душе все время такое отчаянье, что готова лишить себя жизни. Если бы не мой возраст, я не задумывалась бы это сделать. В таком ужасе мы живем. Мертвецов не хоронят в гробах, а зашивают в тряпку и на тележке собственными силами переправляют на пункты, где целыми штабелями отвозят в траншеи.

Я живу сейчас одна в ужасных условиях. Единственная отрадная минута, когда вспоминаю об Устюжне, и сейчас бы с удовольствием эвакуировалась бы к Вам, но не знаю, можно ли проехать и какова у вас в Устюжне жизнь. Здесь мы обречены на верную смерть, конечно, не «головки». Все болеем цингой, десны опухли лиловой опухолью, ноги не идут. Кто еще может двигаться, то только при помощи палки. Вы бы меня, дорогая, не узнали бы – это еле живой скелет. Что мы переживали зимой, Вы себе и представить не можете: от бомбежки падали дома. Ленинград – это город развалившихся домов…

Напишите об Устюжне поподробнее. Можно ли приехать? Есть ли где остановиться? Наверно, город переполнен беженцами из Ленинграда… Мы, иждивенцы, получаем 300 гр. хлеба, голод царит такой, что, наверно, с сотворения мира не было таких ужасов, какие мы видим сейчас здесь.

Окна у меня от бомбардировок все повылетели, вместо стекол вставлены фанерки. Свет проходит только в маленькую щель, живу не в комнате, а в гробу.

Счастливая Вы, дышите свежим воздухом. Наверно, тоже голодаете, но все-таки не так, как мы. У нас нет ни света, ни воды, ни уборных…Ой, как тяжело, дорогая, Вы себе представить не можете. Ответьте, дорогая, сразу, может быть, Ваше письмо застанет меня еще в живых.

Целую Вас крепко-крепко, может быть, в последний раз.

Любящая А. Орловская